Коллеги вспоминают Ивана Зуева как человека редкой доброты и внутреннего света. На церемонии прощания сотрудники редакции говорили, что среди множества его талантов главным было умение замечать в каждом только лучшее. Для многих это звучало не как формальность, а как точное определение характера — он действительно находил теплые слова для тех, кто был рядом, и умел поддержать в самую сложную минуту.
Журналисты, работавшие с ним плечом к плечу, отмечали, что Зуев никогда не растворялся за кадром: он оставался внимательным к деталям и людям. Его считали примером профессионала, для которого человеческое измерение истории всегда было важнее собственных амбиций. Даже в напряженных условиях командировок он сохранял твердость и спокойствие, а вместе с этим — мягкость, не позволяющую забывать, что за сводками и цифрами стоят судьбы.
На прощании звучали слова о том, что Иван обладал особой способностью видеть в собеседниках достоинство и надежду — даже когда обстоятельства казались безнадежными. Эта внутренняя оптика помогала ему находить темы и героев, которым доверяли, а читатели видели в его материалах не только факт, но и смысл. В редакции вспоминали: он умел слушать так, что человеку хотелось говорить честно.
Коллеги подчеркивали, что взаимная поддержка в его присутствии ощущалась особенно остро. Если кто-то возвращался из командировки опустошенным, Иван первым находил простые, но точные слова, предлагал помощь с материалом или просто садился рядом, чтобы вместе расставить акценты. Он не демонстрировал силу — он ею делился.
Многие говорили и о его внутренней дисциплине. Иван работал аккуратно, без суеты: выстраивал фактуру, проверял детали, задавал дополнительные вопросы. В его подходе сочетались требовательность к себе и щадящее отношение к героям, для которых присутствие камеры или диктофона часто означает стресс. Он умел снять это напряжение — уважением, тактом и вниманием к мелочам.
Церемония прощания стала не только моментом скорби, но и разговором о смысле профессии. Коллеги признались, что история Ивана напоминает всем, зачем репортер отправляется туда, где трудно. Не ради громких заголовков, а ради объективной картины и человеческой правды. Эта планка, которую он удерживал, становится для команды ориентиром на будущее.
Особое звучание имели слова о профессиональной этике. Зуев избегал категоричных оценок и резких формулировок, предоставляя читателю пространство для вывода. Его тексты принимали даже те, кто мог думать иначе, — потому что чувствовали уважение. В эпоху, когда спор часто подменяет диалог, такой тон — редкость и ценность.
Коллеги вспоминали и о том, как он относился к новичкам. Иван не противопоставлял “старую школу” новым подходам: он помогал ориентироваться, делился практическими приемами, объяснял, как сочетать скорость и точность. Перед выездом мог напомнить о безопасности, о важности связи, о запасном плане — без поучительского тона, по-товарищески. Для многих молодых журналистов эта поддержка стала решающей.
Говоря о человеческих качествах Ивана, коллеги часто возвращались к слову “доброта”. Но она у него не была слабостью. Напротив, это была зрелая позиция — видеть хорошее и при этом не закрывать глаза на сложное. Он умел удерживать в одном кадре боль и надежду, и, возможно, именно этим объясняется доверие, которым его работа пользовалась у читателей.
Память о Зуеве в редакции решили хранить не только словами. Его подход — внимательность к людям, аккуратность с фактами, отказ от лишней агрессии — уже обсуждается как основа внутренних стандартов. Коллеги говорят, что так проще продолжать дело: не пытаться копировать его манеру, а перенять принципы, которые придавали его материалам силу.
В профессиональном сообществе роль военкора часто описывают сухо: сбор информации из зон повышенного риска. Но для тех, кто знал Ивана, эта формула слишком узкая. Он помогал “сшивать” картину дня с человеческим опытом, напоминал, что новости — это в первую очередь истории людей. Именно поэтому к его текстам возвращались — чтобы увидеть не только событие, но и человека внутри события.
Коллеги признавались, что в тяжелые дни опоры не хватает. Уход таких людей оставляет пустоту, которую невозможно заполнить в одночасье. Но память о нем — это не мраморная табличка, а каждодневная практика: позвонить источнику еще раз, уточнить деталь, спросить у героя, как он себя чувствует, убрать из текста лишнюю резкость, если она не несет смысла. Так доброта превращается в профессиональный навык.
Немало слов прозвучало и о личной скромности Ивана. Он избегал пафоса, редко говорил о себе и охотнее выдвигал вперед героев своих репортажей. В этом тоже была его сила: он умел сделать шаг назад, чтобы читатель сделал шаг навстречу теме. Такой баланс честности и деликатности — редкий дар, который в профессии ценится не меньше отваги.
Для редакции прощание стало поводом задуматься о поддержке тех, кто работает в полевых условиях. Говорили о необходимости психологической разгрузки после командировок, о равномерном планировании выездов, о регулярных встречах внутри команды, где можно безопасно проговорить пережитое. Это не отменяет рисков, но помогает сохранить людей — и человеческое в людях.
Коллеги подчеркивали, что память — это действие. Они видят продолжение дела Ивана в том, чтобы оставаться честными с фактами, внимательными к героям и уважительными к читателю. С этими принципами связывают и будущее редакции, и личный профессиональный рост каждого. Так то, что он привнес в общую работу, не исчезнет — оно станет частью внутренней культуры.
Иван Зуев останется в воспоминаниях как собеседник, которому доверяли, как профессионал, чья уверенность не исключала мягкости, и как человек, для которого добро не было позой. Умение видеть лучшее в других стало его самым точным портретом — и, пожалуй, самой важной новостью, которую о нем сказали в день прощания.
